Сайт находится в разработке и дополняется
материалы, собранные в рамках исследования
Verdingkinder
швейцарские
"дети по контракту"


До Второй мировой войны многие жители Швейцарии жили в тяжелом финансовом положении. До введения системы социального обеспечения, регулируемой на национальном уровне, болезнь, несчастный случай или смерть родителя быстро приводили к бедности.

"Детей по контракту" - Verdingkinder - до 1980-х гг. XX века забирали у родителей (одиноких, разведенных, бедняков, цыган) "по причинам социального или морального характера", а потом отдавали в приюты и на фермы как дешевую рабочую силу. Особенно часто страдали дети, рожденные вне брака, или оставшиеся с одним родителем после развода.


С последствиями такой политики Швейцария борется до сих пор.

На этом сайте собраны разные материалы по теме моего исследования, сделанного на грани художественного и документального.


Автор: Валерия Тёмкина
Санкт-Петербург

Фото:
Дети, находящиеся под опекой, работают на полях в образовательном учреждении для бедных в кантоне Берн.
( автор Уолтер Штудер, Ваттенвиль, июль 1954 г.)
Бедность раньше рассматривалась не как проблема государства, а как "проступок отдельного человека и угроза общему благу". Считалось, что матери и отцы окажут "негативное влияние" на детей. Важно понимать, что детский труд был очень распространен, даже для тех, кто жил со своими родителями. Утверждение о том, что дети должны иметь права удалось сформулировать только в XX веке - долго дети считались "гражданами второго сорта".

Verdindkinder обычно были сиротами из бедных семей или детьми бедных родителей, которые не могли позволить себе их воспитывать. Многие из них были также незаконнорожденными детьми, которых матери-одиночки, особенно "общественно неблагополучные", не могли воспитывать одни в консервативном швейцарском обществе. Тоже самое касалось развода: мать или отец, не состоявшие в браке, часто не имели права воспитывать детей. Для некоторых "отдать детей" стало возможностью освободиться от них, путем к созданию новой семьи.

Кроме того, страдали цыганские семьи енишей. Отдельной трагедией стала программа Кinder der Landstrasse швейцарского фонда Pro Juventute («Дети просёлков» или «Дети большой дороги»). С 1926 по 1973 год детей отбирали у родителей, и помещали в больницы, тюрьмы, приемные семьи, чтобы привить оседлый образ жизни. Сам факт принадлежности детей к кочующей (енишской) семье считался достаточным основанием для их изъятия. Речь идет как минимум о 590 детях.

Историк Марко Лойенбергер (Marco Leuenberger) доказал, что в 1930-е годы в Швейцарии проживало около 35 000 таких детей. Но он полагает, что реальная цифра была куда выше: в промежутке с 1920 по 1980 годы их могло быть не менее 100 000
Больше всего Verdingkinder было в немецкоязычной Швейцарии в протестантских кантонах, хотя практика встречалась и в католических, а также во франкоязычном кантоне Во

Отмечу, что отношение к приемным детям различалось. С некоторыми детьми обращались хорошо, как с членами семьи. Но многие Verdingkinder жили в страхе и изоляции. У них не было контактов со своей семьей, братьями и сестрами. Многие повзрослевшие дети заявляли, что в новых семьях о них никто не заботился. Более того - их использовали на тяжелых работах - по некоторым данным 20 % всех сельскохозяйственных работ в некоторых кантонах выполняли "дети по контракту". Их подвергали психологическому, сексуальному и физическому насилию. Некоторые фермеры почти не кормили детей, что влияло на их рост и развитие.

Многим Verdingkinder было трудно общаться с людьми, поврослев. Часть детей стали преступниками, самоубийцами или получили психологические травмы, что повлияло на жизнь созданных ими семей. "Цепь зла" продолжает длиться.

В 2010 году правительство Швейцарии принесло официальные извинения всем пострадавшим и начало выплачивать компенсации.
"Многим Verdingkinder сегодня 70-90 лет. <...> Тот, кто подвергся сексуальному насилию, может не захотеть мыться в доме престарелых или чувствовать себя плохо в закрытой среде. <...> Для детей, находящихся под опекой или работающих, которые в детстве подверглись насилию, важно иметь возможность жить независимо и самостоятельно. Самоубийства в пожилом возрасте также являются проблемой среди жертв насилия. Однако, прежде всего, многих из пострадавших мучает чувство одиночества, вины и стыда".
"Сажать картошку вместо того, чтобы играть и ходить в школу – уже давно реальность для швейцарских детей." Энтлебух, 1941
"В рамках проект "Лица памяти", который проводит интервью с Verdingkinder, самый молодой человек, непосредственно пострадавший, родился в 1975 году, самые старшие - в 1947 году, что показывает, что термин Verdingkinder и упоминание о черно-белом прошлом в 1940-х и 1950-х годах лишь неадекватно описывают cитуацию"
Аукционы

Целью программы Verdindkinder провозглашали "обеспечение ухода за бедными или брошенными детьми". Однако по мере ее развития она, по сути, стала альтернативой для создания приютов, содержание которых требовало существенных затрат. А фермеры, которые брали детей на воспитание, получали дешевую рабочую силу.

Органы власти, которые распределяли детей, не прилагали никаких усилий, чтобы определить, будут ли фермеры обращаться с детьми должным образом. Их главной заботой, по-видимому, было определить, действительно ли им нужна помощь на ферме.

В некоторых местах проводились настоящие аукционы. В рамках этой системы дети из детских домов или дети неимущих родителей продавались с аукциона местными коммунальными властями. Обычно их выставляли на аукцион на срок от одного до трех лет, после чего они возвращались властям и снова "продавались", пока не достигали совершеннолетия.

Условия договора подразумевали, что коммуна выплачивала покупателю сумму на содержание ребенка в течение периода продажи, поэтому они доставались покупателю, предложившему самую низкую цену: человеку, который соглашался на наименьшую сумму за их содержание. Эта практика существовала до 1930-х
"Тогда коллектив взял верх над личностью. Сообщество должно чувствовать себя хорошо. Речь шла не о благополучии отдельного ребенка".
Фото из журнала Landleben. Трое старших детей на этом фото приемные.
Социальная политика

Помещение детей и молодых людей вне дома было частью швейцарской социальной политики и практики, которая находилась между полюсами заботы и принуждения. Официальные меры, которые использовались для достижения жизни в соответствии с ценностями, обобщаются под громоздким термином "обязательных мер социального обеспечения".

Сюда входит помещение детей и молодежи в дома и в приемные семьи, а также административный уход за молодежью и взрослыми, то есть помещение в учреждения административными органами. Сюда также входили принудительные аборты, усыновления или стерилизация и кастрация, а также принудительные испытания лекарств.

Работа и ценности

Дети и молодые люди должны научиться работать, чтобы в дальнейшем иметь возможность обеспечивать себя. Никакого социального прогресса не было. Дети и молодые люди, отправленные в приемные семьи и приюты имели меньше хороших возможностей для получения образования, чем их сверстники, выросшие дома.

Основное внимание уделялось обучению людей вести трудолюбивую жизнь и становиться богобоязненными людьми. Долгое время власти заботились о том, чтобы воспитать ребенка в «правильной» конфессии.

Работа с детьми основывалось на буржуазной системе ценностей. Такие нормы, как порядок, трудолюбие и оседлый образ жизни, а также умеренность и личная ответственность были важными принципами образа жизни среднего класса. Эмоциональным ценностям, таким как любовь, преданность и дружба, также придавалось значение. Однако буржуазная модель одновременно закрепляла неравенство между полами и четкое распределение ролей: она предусматривала сильно морализирующую женскую роль как домохозяйки и матери, чья сексуальность ограничивалась браком, а также мужскую роль как единственного кормильца. Однако такая интерпретация игнорировала экономическую реальность многих людей, страдающих от бедности, которые никогда не были способны соответствовать буржуазному пониманию жизни и ролей. Буржуазная гендерная модель часто имела решающее значение для принятия решений относительно Verdingkinder, а также для выбора подходящей для них работы и образования.
"На обед у нас было то же, что и свиньям: отварной картофель с бульоном.

Его самый прекрасный детский опыт: как однажды социальный работник отвел его в Базельский зоопарк, и прикованный там лев лизнул ему руку, протянутую через решетку. У Руди сложилась особая связь с животными.

Бедность оставляет мало следов. Изношенный мишка и растоптанная детская обувь в комнатке семьи Альбин (семья с восемью детьми была «аккуратно» расформирована в 1953 году из-за бедности и алкоголизма) — это скудные следы из тех, которые обычно оказываются на помойке.

Забытые счастьем.

Вот почему он до сих пор сидит сзади, когда входит в комнату: «Кто ты?» Вероятно, поэтому он так и не научился танцевать; он всегда просто стоял в стороне, как зритель, и никогда не чувствовал себя своим.

Ты — ничто, ты ничего не можешь сделать, ты никем не станешь.

— Для тебя точно ничего нет."
Стигматизация

Дети, ушедшие из дома, обесценивались по-разному. Стигматизирующая лексика и уничижительные характеристики присутствовали во всех сферах жизни: в домах, приемных семьях, школах и в деревне.

Досье на пострадавших детей и молодых людей часто содержат негативные сведения и тем самым еще больше способствуют стигматизации. Эти утверждения исходили от государственных служащих, духовенства, социальных работников, опекунов, психиатров и сотрудников церкви и частных организаций. Уничижительные и стигматизирующие приписывания имели большой вес, о чем пострадавшие обычно ничего не знали. Так называемые досье-биографии показывают точку зрения властей того времени на детей. Зачастую они имеют мало общего с собственным опытом детей.

Доступ к собственным досье для Verdingkinder может быть затруднен. Кроме того, есть риск получить повторную травму. Если файлы все еще доступны, они не всегда содержат нужны ответы на пробелы в биографии. Но иногда люди обнаруживают информацию, которая ранее не была известна, например, о братьях и сестрах, которых они не знали.
Made on
Tilda